Сергей Викулов. Хлеб Победы

Крошки в ладошку смела со стола
и начала:
- Значит, просишь поведать, 
как она, Господи Боже, победа
встречена в нашей деревне была?
- Да, если помните...
- Всё, как сейчас...
Много чего позабыла, а это...
Слушай же...
Мы на дворе с Лизаветой,
помню, коров обряжали как раз.

Смотрим,
Митяй, спотыкаясь и плача,
к нам, Лизаветин сынишка, бежит.

- Че там? – 
встревожилась Лиза (она
дома одних оставляла детишек).
- Мамочка-а!
Кончилась!
Кон-чи-лась, слышишь?..
Ко... – и в подол ей уткнулся: - 
...война!
- Кто тебе?
- Радио! – Митька в ответ.

Был он – не помню такого – особый,
этот денек в сорок пятом году.
Лес оживал.
Пробивалась трава...

А Чужгина – председатель правленья, - 
речь не умея сказать от волненья,
произносила с крылечка слова:
- Кончилась!
Кончилась, вам говорят!!!
- Может, ошиблась? – кричали иные.
- Нет, не ошиблась...
С победой, родные! – 
И замерла.
И потупила взгляд.
Вспомнила, видно, некстати:
вдова.
Сироты – точно теперь уже – 
детки.
И затряслась на плече у соседки
неудалая ее голова.
Господи, что тут тогда началось!
С матерью дочка, с подругой подруга,
с бабкою внук, обнимая друг друга,
Все завопили...
И радость, и злость
были в слезах тех:
            свалилась беда,
ну, а вдовство, а сиротство – 
навеки...
Ой, по Руси-то, наверное, реки
вылились слезонек бабьих тогда!

Плакали вдовы, да так горячо,
что и у деточек капали слезы;
плакали – кто обнимая березы,
кто наклоняясь на подружки плечо.

Первой опять Чужгина, наша власть,  
видно, опомнилась, крикнула громко:

- Хватит! А то унесет по волнам!
Праздник ведь!..
Люди, поди-ко, ликуют
всюду, а мы поревушку такую
задали...
Бабы, не стыдно ли нам?
Вспомнили, кто не дождался кого – 
и хорошо, и уймитесь! Не дети.
День ведь Победы!
И надо отметить
радостью: сколько мы ждали его?!

- Надо отметить...
но как?
Просвети,
Анна Васильевна, нас бестолковых,
коль молочишко в дому
да морковный 
чай...
А в столе – хоть шаром покати!

- Как? – поглядела с крыльца Чужгина. – 
Хлебом детишек накормим!
И этим
праздник отметим!
Чтоб помнили дети,
как она кончилась, эта война.

Ну, а увидеть счастливых детей,
сытых... – она помолчала устало. – 
Праздника лучше вовек не бывало,
да и не будет для нас, матерей!

...Помню, с каким мы стараньем пекли
те, из остатней муки, караваи:
печки – не рано ль – с оглядкой скрывали,
чтобы они подгореть не могли;
под заметали сырым помело,
ни угольков, ни золы чтобы лишних...
И – заглядение – хлебушки вышли!

Ну, а назавтра за общим столом
и собрались они, наши худышки.
не выбирая получше места,
девочки, мальчики рядышком сели:
острые плечики, тонкие шеи,
и потому – велики ворота.
Руки на стол положили и ждут,
вертят зрачками в белках синеватых...
- Ешьте, - сказала им Анна, - ребята!
Досыта ешьте, еще принесут.

Приподнялись, изготовясь к броску,
молча седьмую слюну проглотили
и, оглянувшись на Анну, схватили
с жадностью в обе руки по куску.
Заторопились:
        из правой руки,
не прожевавши, из левой кусают...
Взгляды же в сторону нашу бросают,
хлеб уминая за обе щеки.

Вдруг со скамейки клопышка одна
встав – со столешницей вровень росточек, - 
к нам подбежала и хлеба кусочек
сунула матери: «Мамочка, на!»

Та ее на руки – и обнимать,
и целовать, умываясь слезами:
- Вспомнила...
Вспомнила, гли-ко, о маме! – 
и задохнулась от радости мать.

А за клопышкою вслед, гомоня,
тоже вскочили – 
        и к нам наши дети.
Матери,
мы не забудем до смерти
праздника этого, этого дня!